Настоящие Дон Кихоты

Сергей Простаков
«РУССКАЯ ПЛАНЕТА»
http://rusplt.ru/sub/books/nastoyaschie-don-kihotyi-12083.html

Константин Иванов «Трубадуры, труверы, миннезингеры»

В издательстве «Ломоносовъ» переиздали книгу историка Константина Иванова «Трубадуры, труверы, миннезингеры», по которой дети Николая II изучали Средневековье.

В серии «История. География. Этнография», выходящей в издательстве «Ломоносовъ», публикуются не только новейшие исследования. Часто составители серии переиздают редкие и забытые книги, которые пользовались популярностью в советской и дореволюционной России. На этот раз издательство обратились к наследию историка-медиевиста Константина Иванова — учителя детей последнего российского императора. Труд Иванова посвящен средневековой поэзии — взаимоотношениям рыцарства с изящной словесностью. Эта книга интересна прежде всего тем, что была написана во времена, когда трубадуры стали особенно популярны в России. Именно под влиянием их наследия написан знаменитый поэтический цикл Александра Блока «Стихи о прекрасной даме». То есть книга Константина Иванова — это не только рассказ о рыцарях-поэтах, но и свидетельство исторических пристрастий русского Серебряного века.

«Русская планета» с разрешения издательства «Ломоносовъ» публикует фрагмент книги Константина Иванова «Трубадуры, труверы, миннезингеры», посвященный Ульриху фон Лихтенштейну — одному из создателя культа Прекрасной дамы.

Прежде чем обратить свое внимание еще на одну из сторон, которую развивали миннезингеры, мы скажем несколько слов об Ульрихе фон Лихтенштейне и его поэзии. Ульрих фон Лихтенштейн жил во второй половине XII и первой половине XIII века. Его известное произведение «Служение женщине» представляет его автобиографию. Он решил посвятить себя этому служению, еще будучи ребенком, когда ему приходилось слышать разговоры старших. Предметом своего служения он выбрал, как думают, герцогиню Меранскую, у которой состоял пажом. О подвигах, совершенных им в честь своей высокопоставленной и замужней дамы, он и рассказал в своем поэтическом произведении. Поступивши к ней на двенадцатом году в качестве пажа, он прожил близ нее в этом звании пять лет. Несмотря на сомнение, которое он испытывает по вопросу о том, не слишком ли она знатна для него, он начинает служить ей. Он приносит ей цветы и приходит в восторг, если рука дамы прикоснется к букету в том месте, где касалась букета его рука. Прислуживая ей за столом и подавая ей воду для умыванья рук, он с наслаждением выпивает эту воду после того, как дама вымыла в ней свои руки. Наступила для Ульриха неизбежная пора расстаться со своей дамой, но ее образ остается запечатленным в его сердце навсегда.

Получив посвящение в рыцари от герцога Леопольда Австрийского в 1222 или 1223 году, он решается провести свою жизнь в рыцарских подвигах в честь своей дамы. Он завязывает сношения с ней при посредстве одной из своих родственниц. Но ни убеждения последней, ни стихи Ульриха, посланные высокопоставленной даме, не производят на нее желаемого впечатления. Она отказывается дать свое согласие на служение со стороны Ульриха, так как считает это служение слишком высокой честью для него. При этом она проговаривается в разговоре с родственницей поэта, что у него чересчур безобразная губа. Недолго думая, Ульрих фон Лихтенштейн отправляется в Грец к хирургу, который и совершает над его губой операцию. Операция была настолько серьезной, что Ульрих проболел довольно много времени и не был в состоянии ни есть, ни пить. Но его не смутило это обстоятельство. «Мне было, — говорит он, — и очень тяжко, и очень хорошо: тяжко потому, что тело мое было изранено, хорошо же потому, что душа была здорова: меня принудила к этому любовь, и, хоть мне было тяжко, я был весел».

Все та же родственница поэта написала даме обо всем совершившемся и направила к ней новое стихотворение Ульриха, дама согласилась повидать поэта и выслушать его. Обстоятельства были очень удобные. Ульрих был приглашен участвовать в поездке верхом, которую она предприняла, окруженная своим двором. Пять раз пытался наш несчастный поэт заговорить со своей дамой, но не мог: от робости его язык совершенно онемел. Но вот поездка окончилась, кавалькада подъехала к дому, в котором дама должна была переночевать. Наш рыцарь подошел к ее стремени. В присутствии толпы пажей и рыцарей она обратилась к Ульриху с насмешливыми словами: «Вы недостаточно сильны, чтобы помочь мне слезть с лошади». Над этой шуткой, по словам самого Ульриха, много смеялись. В довершение всего, слезая с лошади, она вцепилась в его волосы, как будто для того, чтобы удержать равновесие, и значительно сократила их количество. Это было сделано, прибавляет Ульрих, незаметно для других. Но он и сам не замечает, что над ним издеваются. На одном турнире он ломает в честь своей дамы сто копий, на другом получает рану в палец.

Случилось это в Триесте в 1227 году. Лечили палец дурно, и он совершенно омертвел. Когда дама усомнилась в действительности этого происшествия, Ульрих отрубил погибший палец и послал ей, сопроводив эту странную посылку стихотворным посланием. Увидев это нелепое доказательство любви, дама заявила, что никогда не ожидала подобного поступка от человека, располагающего пятью здоровыми чувствами. Несмотря на явные насмешки, Ульрих не прекратил своих диких похождений. Так, например, он разъезжал, нарядившись Венерой, в сопровождении соответствующей свиты, и попирал при этом всякие правила чести и человеческое достоинство. Он очень подробно и с видимым удовольствием описывает свой женский наряд и наряды своих спутников, свои турниры, свои праздники, всю роскошь, которой он предавался, поскольку обладал большим состоянием.

Все это, конечно, глупо в высшей степени. Что должна была испытывать его жена, которую он навещал изредка во время своих дурачеств? К сожалению, мы ничего не знаем о ней. Все это совершалось не во имя рыцарской чести, не во имя чистой любви. Он надеялся, что так ему удастся сломить упорство дамы и добиться ответа на свою любовь. Нас удивляет только то обстоятельство, что высокопоставленной даме не надоело наконец подшучивать над ним и тем еще более подзадоривать его. Она потребовала последнего испытания. Ульрих должен был вмешаться в толпу прокаженных, которые каждое воскресное утро собираются перед ее замком за милостыней. Ульрих согласился. Он добыл себе рубище и чашку прокаженных, окрасил волосы серой краской и засунул себе в рот корень, от которого лицо распухло и покрылось бледностью. В таком виде он в толпе прокаженных явился в назначенный день к замку и стал горько жаловаться на свою болезнь и нищету. Когда вынесли прокаженным пищу и питье, он подсел к ним и ел вместе с ними, с трудом преодолевая отвращение. Так, во всяком случае, рассказывает обо всем сам поэт в «Служении женщине».

Зная тот ужас, который возбуждали в то время прокаженные, мы не можем поверить этому рассказу. Вероятнее всего, те тридцать прокаженных, с которыми он явился к замку, были такими же ряжеными, каким был и он сам. Он разыгрывал роль Венеры, а теперь отлично разыграл роль прокаженного. И кстати, трудно предположить, чтобы герцогиня, дорожившая, надо полагать, здоровьем и красотой, могла допустить Ульриха после описанного случая в свою комнату. А между тем их свидание состоялось. Свидание это и началось, и окончилось при оригинальных обстоятельствах. Служанки обожаемой Ульрихом дамы втащили его ночью на простынях через окно в комнату госпожи. Конечно, к этому времени он совершенно преобразился и сбросил страшный наряд.

С увлечением описывает Ульрих фон Лихтенштейн свою прекрасную даму, ее чудный наряд, обстановку ее комнаты. Явившись перед ней, поэт стал на колени и начал умолять ее о любви. Дама, как и следовало ожидать, отвечала ему решительным отказом, но, видя упорство Ульриха, предложила ему дать ей еще одно доказательство своего расположения. Он должен был сесть на простыню, чтобы в таком положении его спустили из окна немного вниз по стене замка и потом втащили обратно. Дама подвела его к окну; он сел в простыню, и его стали опускать. Когда он стал требовать, чтобы его снова втащили наверх, дама стала говорить ему любезности и просить у него поцелуя. Услышав это, Лихтенштейн забыл все на свете, выпустил простынь из рук и полетел в замковый ров. Он лишился чувств и, конечно, сломал бы себе шею, если бы, как он говорит, Бог не принял его под свою защиту.

Несмотря на неудачи и насмешки, Ульрих фон Лихтенштейн совершал подвиги во славу своей дамы в продолжение целых трех лет. Наконец поведение дамы охлаждает поэта: он отказывается служить ей. Но, принимая во внимание, что «не следует жить без дамы и без любви», он выбирает себе новый предмет служения и совершает в честь новой дамы такие же глупости, какие совершал в честь прежней. Тогда он наряжался Венерой: носил тонкую рубашку, ослепительно-белый кафтан и мантию из белого бархата, на которой были вышиты золотом изображения зверей; на своих фальшивых косах, перевитых жемчужными нитями, он носил чепец, а сверх него надевал шляпу с павлиньим пером. Теперь он нарядился королем Артуром, окружил себя двенадцатью подобными себе чудаками, которые стали разыгрывать роли паладинов знаменитого короля и носили их имена. Тогда он разъезжал по разным землям под видом богини любви; теперь предпринял путешествие в качестве короля Артура, вернувшегося на землю из райской обители, чтобы восстановить общество Круглого стола.

Много изумительных вещей рассказывает в своей автобиографии Ульрих фон Лихтенштейн. Читая его описание, положительно отказываешься порой верить в его достоверность и готов принять все это произведение за пародию на рыцарское служение. К сожалению, для этого нет никаких оснований. Он рассказывает о своих приключениях таким самонадеянным тоном, что всякое сомнение отпадает само собой.

Вот до какого уродства дошло в Германии занесенное сюда из Франции пресловутое «служение женщине». Подражатели далеко оставили за собой оригиналы. «Провансальские трубадуры, — говорит профессор Петров, — как известно, виртуозы этого искусства. Они тоже удивляли мир разными курьезами галантерейной практики. Фанатики, подобные Пьеру Видалю, одевались в волчьи шкуры в честь своих дам и творили тому подобные глупости. Но до самоистязания там дело не доходило. Лихтенштейн превзошел всех своих современников и достиг той черты, дальше которой любовная служба не пошла в своем развитии. В уродливом вырождении века он дошел до последнего предела уродливости и в этом смысле как тип целого порядка жизненных явлений имеет право на место в истории».

Почти все исследователи сравнивают Ульриха фон Лихтенштейна с Дон Кихотом Ламанчским, но нам кажется, что немецкий Дон Кихот неизмеримо ниже испанского. Последний смешон, но все же он борется за возвышенные рыцарские понятия, обнажает свое копье за правду, за угнетенных и беззащитных. Немецкий же Дон Кихот совершает свои чудачества ради эгоистической и грубой любви.


Возврат к списку